Все незнакомое кажется до определенного момента одинаковым – и ангелы тоже. О том, что в равной степени далекие, чуждые и холодные, совсем как небо, с которого они имеют обыкновение сваливаться, существа чем-либо друг от друга должны по сути своей существенно различаться, не можешь представить до того необъяснимого мгновения, когда, взглянув в пугающе-светлые глаза одного из своих извечных врагов, невероятным образом вдруг встречаешь там иное, непохожее, написанное не жаром и пламенем по полотну извечной тьмы, а ветром и светом по холодному яркому небу – но все равно отражение, словно в ледяном зеркале, собственных помыслов и чувств, включая самые сокровенные и невероятные. И потом еще долго не веришь, что это не было игрой воображения, ошибкой, навеянной грезой…
Но ведь когда дело касается ангелов, грезам и иллюзиям не остается места.

Сколько бы лет, десятилетий и веков ни минуло с тех пор, я буду помнить этот миг с той же острой ясностью, как если бы он произошел только вчера. Тот день, когда я увидел тебя впервые, в миг, когда вся наша жизнь изменилась навсегда, пусть даже этого тогда мы еще не осознавали. Определивший всю нашу последующую судьбу. Ты, должно быть, полагаешь, что определивший – трагически. Не знаю. Ни ты, ни я никогда не заговорим на эту тему, хотя, не сомневаюсь, нет дня, когда бы и ты не вспоминала бы нашу первую встречу – пусть по иным, непохожим на мои, причинам.

Тогда ты еще не была такой, как сейчас. Трудно описать, что именно в тебе изменилось, но прежнюю тебя я видел в первый и последний раз, и запомнил так же ясно, яснее, должно быть, чем ты сама помнишь, что когда-то была иной. Слишком многое переменилось в окружающей вселенной, чтобы обращать внимание на такие вещи, как перемены еще и в себе, не так ли? Возможно, тогда ты еще просто не представляла себе по-настоящему, с чем предстоит столкнуться.
Возможно, ты невольно сожалеешь о том, что вообще спустилась со своих небес в тот судьбоносный день. Но, я почти уверен, не сожалеешь. Если я хоть отчасти сумел тебя понять – это так – и никакие боль и чувство вины не заставит тебя раскаяться в том, что поступила именно так, а не иначе.
Многие осудят это. Многие не поймут. Но только не я – конечно же, не дьяволу усматривать тщеславие в силе духа и готовности следовать своему выбору до конца.
Конца, который наступит рано или поздно.

Извечная война в очередной раз забуксовала на месте, словно увязшая в песке колесница. Для дьявольской армии это были благодатные времена… в определенном смысле, конечно – ведь тогда нам удалось перейти в активное наступление, выбив небесных воинов не только из оккупированных Подземелий, но и распространив свое влияние на обширные территории Земли. Хотя небесные города все еще оставались неприступными, занятая позиция внушала веру, что уж теперь окончательная победа рано или поздно останется за нами. Трудно поверить в то, чья это была заслуга. Во главе подземного воинства в те времена стоял генерал Вэнлияр из касты Лени, что само по себе достаточно необычно, ведь, как правило, даже высшие иерархи этой касты не делают блестящих карьер в каких бы то ни было областях, не говоря уже о воинской службе. Но времена стояли такие, когда воевать приходилось всем почти без исключения. Вэнлияр оказался невероятно талантливым стратегом и полководцем, даже при том, что, как и положено дьяволу его природы, применять свои таланты на практике не любил и не хотел. На него частенько смотрели свысока, упрекая в чрезмерной осторожности – но вынуждены были признавать, именно этот генерал был первым, кто обеспечил подземному воинству серию побед и новую выгодную позицию.
А еще – он был первым, кто заговорил о необходимости перемирия.
Ни для кого не было секретом, что генерал Вэнлияр ненавидит войну всем сердцем, как и многие дьяволы Лени, находя ее досадным и бессмысленным беспокойством. Лишенный тщеславных амбиций, он сначала старался делать все как можно лучше, надеясь, что за проявленные заслуги сможет, наконец, сбежать в отставку, но, на свою беду, переусердствовал в этом и стал слишком уж ценным для Низших Сфер, где многие Представители ненавидели его, но все рано не желали упускать самого талантливого полководца, что видели за всю историю Извечной Войны. Тогда он понял, что лишь когда закончится война. Но если другие не мыслили – или мыслили, но благоразумно молчали – иного окончания войны, кроме победы, то Вэнлияр первый заговорил о заключении мира с небесами.
Тогда это казалось немыслимым. Мира! С теми, кто с позором изгнал наших предков лишь за то, что те желали жить собственным умом, а не слепо повиноваться придуманными кем-то правилами, за то, что те не боялись испытывать судьбу и сами познавать мироздание, с теми, из-за кого мы вот уже много поколений, не мысля иной судьбы, жили в подземных пещерах, даже на Землю вынужденные проникать украдкой, с постоянным риском для жизни словно крысы из своих нор, начисто забыв о тех временах, когда и Земля, и Небеса и Подземелья принадлежали всем в равной мере. Не мы начали это противостояние – но нам предстояло поставить в нем точку! То, что говорил Вэнлияр звучало бы абсурдом, но из-за его успехов Сферы не имели возможности просто заткнуть генералу рот, предпочитая, чтобы тот болтал, что ему угодно, лишь бы продолжал побеждать, а из-за его возрастающей популярности находились и те, кто стал всерьез слушать его и вторить его словам. Всего лишь словам – до тех пор, пока у Небесного воинства не появился новый предводитель. Предводитель, объявивший, будто готов, вопреки обычной ангельской нетерпимости ко всему, что противоречит их бесконечным законам, пойти на компромисс и согласившийся на мирные переговоры. На Земле, оказавшейся в те времена спорным пограничьем, на котором велись самые частые и отчаянные бои. Там, где произошла наша первая встреча, наряду с прочими событиями неизбежно изменившая наши судьбы.

Я с трудом вспоминаю того главнокомандующего небесным воинством. Кажется, у него были вьющиеся бледно-золотые волосы и сияющие серебристые доспехи. Отличная цель для боевых заклинаний, к тому же я точно знаю, что доспехи настоящего воина, побывавшие в бою, никогда не будут сверкать. Только поэтому и обратил внимание, задавшись вопросом, было ли это жестом доверия (как и со стороны генерала Вэнлияра, вовсе пренебрегшего броней) или просто по жизни нимбоносный рыцарь был в большей степени благороден и доверчив, нежели умен. А лица его я не запомнил, тогда еще все ангелы казались мне выглядящими почти одинаково. Продолжали казаться, а после – после разве имело это какое-то значение?
Нас было семеро на этой встрече, как и вас – включая генералов. Никакого прикрытия, никаких ловушек, хотя многие из наших настойчиво убеждали генерала подготовиться к любому развитию событий, ведь если переговоры сорвутся, то лучше воспользоваться этим и атаковать, а не спасаться бегством. А он счел, что ангелы никогда не нарушают своего слова – и только на этом основании решил, что опасности нет. По крайней мере, он не ошибся в том, что вражеский генерал, вероятно, тоже вопреки предупреждениям, оказался не менее беспечен – и ангелы тоже не приготовили ни засад, ни ловушек, хотя так же немногие из прибывших надеялись на благополучный исход.
Ты точно не надеялась – это я прочел в твоих глазах, едва лишь тебя увидев. Не просто не надеялась и не верила, а изначально считала блажью всю эту затею, саму возможность перемирия, но долг вынудил тебя последовать за своим генералом, долг… и многие прочие чувства.
Пусть этот золотоволосый рыцарь так лаконично представил тебя, как своего адъютанта, но я многое прочел на ваших лицах, на том, как ты старалась держаться рядом, словно бы превращаясь в его тень. И действительно казалась почти тенью возле ослепительного полководца – обычная девочка с русыми, едва-едва отливающими медовой рыжинкой, волосами, подстриженными коротко, как у юноши, должно быть, чтобы не мешали носить шлем. Ты казалась его тенью, но все равно он моментально стерся из памяти за своей ослепительностью, лишившей каких-либо индивидуальных черт, а забыть тебя было бы невозможно, даже окажись наша первая встреча еще и последней.
Так оно вполне могло бы и быть.
Ведь это именно ты схватилась за оружие, не стерпев какого-то очередного провокационного замечания со стороны одного из наших. Его я тоже помню достаточно смутно, хотя он и был одним из тех, кто остался солидарен со мной, а не с Вэнлияром. Это ты нарушила мирные переговоры и попыталась атаковать, словно бы не понимая, что только этого от тебя и ждали – тот дьявол оказался более чем готов к твоему удару и, когда меч светлой ярости был выбит из твоих рук, казалось, ничто уже больше не спасет твою жизнь. Ничто и никто.
Пока в последнее мгновение светлый рыцарь не оттолкнул тебя, сам подставляясь под удар, который было бесполезно даже пытаться парировать – даже доли мгновения на это не оставалось.
Признаюсь, я ждал шока и неверия, я ждал ужаса и отчаянной надежды, с которыми ты, как мне казалось, должна была броситься к поверженному ангелу – такая ледяная боль плеснулась в твоих глазах перед тем, как их на века уже сковала словно бы стальная корка. Ждал… чего угодно, но не того, что ты буквально на лету подхватишь выроненный своим генералом (а только ли генералом?) меч и, ни мгновения не колеблясь, обрушишь на его убийцу.
А потом… потом была бойня, в которой не было уже возможности наблюдать. Короткая схватка, в которой, однако, нам удалось вынудить уцелевших ангелов отступать. Мне хотелось бы сказать «бежать», но все-таки я погрешил бы против истины. Все же исключительно твоей заслугой было то, что первая смерть на сорванных переговорах, смерть, в которой ты, должно быть, винишь себя до сих пор, в ту встречу оказалась и последней. Спасая других, у тебя не было даже возможности ее оплакать…
- А ведь у нас почти получилось! – когда небесные воины скрылись с расстояния удара, генерал Вэнлияр с почтительным сожалением склонился над мертвым ангелом. – Почти получилось…
Я стоял за самой его спиной в тот момент, так получилось – слишком близко, чтобы кто-то успел даже шелохнуться, когда я еще не убранным мечом ударил его в спину.
- У ангелов появился новый лидер, лидер, готовый биться до конца, а не играть в дипломатию. Такой отныне должен появится и у дьяволов, так что от твоей трагической гибели на якобы мирных переговорах – в которые ты заставил всех поверить, и которые были нарушены ангелами – будет теперь больше проку, чем от дальнейших попыток совершить невозможное. Мы непременно закончим эту войну. Но закончим – победой.
Не знаю, мог ли оценить мою речь умирающий, но на наших спутников она произвела впечатление. Никто не рискнул оспорить мое решение.
И после этого случая никакие разговоры о перемирии не заходили в течение еще долгих лет. Увы, не настолько долгих, чтобы я успел осуществить свое намерение.

Что ж. Мы оба взяли свое оружие, выроненное из мертвой руки прежнего генерала, и я уверен, ты считаешь себя не менее виноватой в смерти защищавшего тебя белого рыцаря, нежели я – убивший своего полководца собственными руками. Возможно, даже более – ведь мне уж точно не доводилось сожалеть о своем поступке, как бы ни тяжело порой впоследствии приходилось без тактических талантов Вэнлияра. Нет смысла ни в каких талантах, когда они не подкреплены решимостью во что бы то ни стало одержать победу. А ты… я не знаю, сочла ли ты приемлемой заплаченную цену. И никогда, конечно же, тебя об этом не спрошу.
Достаточно знать, что ничто не заставит тебя отступить от намеченной цели. Знаю это потому, что по-прежнему вижу в ледяном зеркале твоих глаз отражение моей собственной решимости. Отражение готовности на все – пусть даже и потому, что ничего не осталось в мире, что ты боялась бы потерять по-настоящему сильно. Хоть жизнь и вынудила тебя к этому, это невольно заставляет проникаться к тебе искренним уважением.
Смертные, что создали пословицу об определяющем величии твоего врага, были совсем не глупы – лишь по-настоящему достойного противника можно всерьез назвать своим врагом. И, может быть, мне даже будет не хватать тебя, когда мы, наконец, продолжим свою войну, продолжим, чтобы закончить навсегда – когда я смогу, наконец, пронзить мечом твое сердце. Нисколько не сомневаюсь, ты первой рассчитываешь нанести этот удар, но ты, как это и свойственно ангелам, слишком уж откровенна для действительно неожиданной атаки, так что, при всем моем к тебе уважении, победу я все равно намерен оставить за собой. А ты… что же, ты сможешь воссоединиться с тем золотоволосым рыцарем, канув в Изначальный Свет, куда уходите все вы рано или поздно. Возможно даже, это и будет истинным исполнением твоего сокровенного желания, признаться в котором тебе не позволяла все эти годы и столетия честь – но что же, честь твоя не пострадает. Я вовсе не рассчитываю, что моя победа будет легкой.
Но я все равно намерен победить, мой достопочтенный враг, мой ангел возмездия. Кессиди…

Отредактировано Владлена (2013-02-23 12:47:48)

Спасибо